Название: Таинственный сад
Автор: Micayasha
Переводчик: Рил, совершившая трудовой подвиг
Бета: см. выше)
Рейтинг: от PG-13 до R. Я предупреждала.
Пейринг: Все те же, все там же. Хикару/Каору
Права: Пока я не делаю на чужих персах и тараканах деньги... но думаю об этом!)
Разрешение на перевод: получено
Предупреждения и прочее: Авторсий стиль оказался довольно сложным, но исключительно приятным для перевода. Перед некоторыми драбблами есть комментарии /вот в таком выделении/. Но только там, где они показались мне действительно нужными).
Мой первый перевод
ЛедЛед
/полагаю описываемые события происходят на пару лет раньше, чем происходящие в сериале/
«Ах, дорогой! У нас кончился лед!»
Это был сигнал для него. Каору поднял глаза от своего стакана, стараясь не выглядеть слишком напряженным. «Я пойду принесу немного, Матушка».
«О, правда, милый? Это было бы замечательно!». Его мать хлопнула своими наманикюреными руками с блаженной улыбкой на лице, и близнецы не удержались от одновременной мысли о том, что их мать иногда ведет себя совсем как ребенок.
«Конечно. Я не хотел бы отрывать от дел еще больше слуг, когда они так заняты». Каору встал, отдавая стакан своему близнецу, и удалился по направлению к дому.
Это была настоящая пытка – сосредоточенно смотреть на часы целых пять минут. Не слишком быстро, иначе они что-нибудь заподозрят…
Наконец, Хикару тоже поднялся, умоляюще глядя на мать. «Каору нет уже ужасно много времени, разве нет, Матушка? Могу я пойти искать его?».
«Это был Каору?», нахмурилась она: «О. Я была уверена, что это ты… Да, конечно, найди его. Наши гости не должны подумать, что мой сын дурно воспитан».
«Если бы только твои гости знали настоящую правду о твоих сыновьях», подумал Хикару ухмыльнувшись, следуя тем же маршрутом, что и Каору. Не больше десяти шагов вглубь особняка, дверь чулан распахивается и его втягивают внутрь нетерпеливые руки. В тот момент, когда дверь за ним захлопнулась, все, что осталось, были губы, и языки, и зубы, и жар, неловкие руки и робкие движения, но неукротимые эмоции за их неловкостью и чистейшая страсть их объятий более чем компенсируют их неопытность.
«Хорошо, что ты не взял лед», бормочет Хикару в губы Каору, «мы бы его растопили».
Каору только смеется.
ПритворствоПритворство
«Потрясающе! Это было просто великолепно!» Тамаки, как всегда, носился вокруг в своем чудовищно пестром наряде, сияя звездами и отработанными слезами в глазах.
«Только вы могли так разволноваться из-за подобного представления», ругала его Харухи: «Пожалуйста, семпай, вы поранитесь если продолжите так скакать».
«Ах, тише! Папочка будет в порядке!» Тамаки полностью вошел в свой клубный стиль. «Не заморачивай свою милую маленькую головку».
Близнецы хором захихикали. Сегодняшнее собрание Клуба было чрезвычайно интересным. Каору надоело постоянно изображать уке, занял ведущую роль. Разумеется, раз уж никто не мог их различить, девчонки были уверены что он – Хикару, пока старший из близнецов не прошептал имя своего брата самым томным голосом, из всех, что от него когда-либо слышали. Все это стало довольно проблемным, раз уж выяснилось, что Каору гораздо смелее Хикару, когда доходит до их представлений, несмотря на его безупречное изображение «невинной девицы» для своего «храброго рыцаря».
«Он совершенно прав», тихо высказал Кейя их своего угла, щелкая своим калькулятором. «Сегодня у нас заметно больше клиентов, а единственное, что изменилось – их маленькая смена ролей».
«Видишь? Видишь, какие у нас замечательные дети, Мамочка?», явственно пренебрегал поучениями Харухи Тамаки.
«Если уж на то пошло, сегодня они действительно показали класс», сказала Харухи, слегка нахмурившись.
«Да! Когда Хика и Као стали так хорошо притворяться?» вопросил Хани со своего насеста на плечах Мори.
«Притворяться?», подал голос один из близнецов, впервые приняв участие в беседе, полностью посвященной им. Каору хихикнул, когда Хикару сжал его руки своей ладонью.
«Да, притворяться?» повторил Каору. «Кто сказал, что мы притворялись?».
И на этом близнецы ушли, держась за руки, оставив за собой сердитого Кейю, шокированного Тамаки, озадаченного Хани, флегматичного Мори и тихо хихикающую Харухи.
Собрания Клуба Свиданий определенно должны стать интереснее.
ЗеркалоЗеркало
/возраст близнецов указан, так что хочу только извиниться за одно встречающееся здесь слово. Я лично называю эти штуки разукрашками, но словарь сказал «раскраски», и да будет так))/
«Хикару? На что похож поцелуй?»
Старший из близнецов поднял глаза от своей раскраски, удивленно моргая. «Я не знаю. Разве тебя не целовала Матушка?».
Каору развил мысль: «Конечно, но это материнский поцелуй. Разве он не отличается от остальных? На что похож настоящий поцелуй?».
«Я же сказал, что не знаю», раздраженно ответили ему. «Я целовался не больше тебя. Нам только по шесть лет; вряд кто-то еще нашего возраста делал это».
Повисла тяжелая тишина, Каору сосредоточенно грыз ногти. Хикару, сочтя беседу оконченной, выудил голубой карандаш из коробки и снова начал упоенно что-то малевать. Потом младший снова заговорил.
«Ну, а на что похож поцелуй со своим близнецом?».
Хикару не слишком обрадовался второй попытке отвлечь его. «Я не знаю, Каору. Может быть, это вроде как целоваться с зеркалом?»
«Целовать зеркала я тоже не пробовал. Но зеркала не отвечают на твой поцелуй… или отвечают?»
Снисходительный вздох и немного сердитая, но нежная улыбка. «Нет, Каору, не отвечают»,
Еще одна пауза, но Хикару знает, что сейчас не лучшее время для того, чтобы вернуться к раскраске. Каору явно хочет что-то сказать, но слишком уж тянет с этим, так что Хикару делает это за него: «Хочешь попробовать?».
Каору просиял: «Ага! Все равно мы всегда пробуем все в первый раз вместе!».
С точки зрения грамматики, смысла в этом высказывании мало, но Хикару отлично понимает, что он хотел сказать. «Конечно».
Первые поцелуи не бывают идеальными. Этот не отличался от прочих. Оба наклонились точно в одно и тоже время, немножко замешкались, так что они хорошенько столкнулись. Им было ужасно неловко, и немного влажно, но их губы были теплыми и мягкими, и это был очень нежных поцелуй.
К тому времени, как они отодвинулись, Каору краснел весьма заметно, хотя Хикару не совсем понимал почему. «Матушка говорила, что так можно делать только с людьми, которых любишь», пояснил Каору, опуская глаза.
Хикару пожал плечами. «Я люблю тебя. Так в чем проблема? Это было приятно, разве нет?».
Каору улыбнулся. «Да. Я тоже тебя люблю».
И на этом они оба вернулись к своим раскраскам.
МагияМагия
«Почему всегда говорят, что три – волшебное число?»
Каору нахмурился. «Не знаю. Три и семь должны быть счастливыми числами, так?».
«Да, но почему?».
Два брата задумались, затем Каору сказал. «Без понятия. Всегда говорят, что Бог любит троицу, но я никогда не задумывался над этим всерьез».
«А мне кажется, что это просто глупо», известил его Хикару, упирая руки в бока. «Три никогда ничего не значит. Знаешь, какое число я считаю действительно магическим?».
«Какое?»
«Два». Каору рассмеялся, но Хикару упрямо продолжал, «Нет, правда, подумай сам. Два крыла, две руки, две ноги, два глаза. Два уха, две ладони и две ступни… Мужчина и женщина. Двое. Ребенок и взрослый. Двое».
«Две губы», загадочно улыбнулся Каору.
«Я могу вспомнить еще кое о чем, образующем пару», поддержал Хикару, серьезно кивая и многозначительно опуская взгляд. Каору фыркнул.
«Это тоже», согласился он. «Любовь и ненависть. Два».
«Ты и я. Два», закончил Хикару ухмыляясь. «Видишь? Два – волшебное число».
Две пары губ встретились и пальцы на двух руках переплелись, две пары глаз закрылись, и Каору не смог удержаться от того, чтобы согласиться, что да, два – волшебное число.
НочьНочь
День – очень тяжелое время для нас с Каору. Мы всегда были «совами», но дело не только в этом. Солнце слишком яркое для нашей кожи. Мы слишком быстро обгораем. Нам все равно – всегда было, потому что мы слишком счастливы, чтобы беспокоиться о том, насколько мы погрязли в грехе. Грех иногда может быть очень приятен.
Нам бы очень хотелось, чтобы нам не нужно было прятаться от мира. Ни один из нас никогда не хотел бы, чтобы мы не были братьями, потому что тогда мы не были бы теми, кто мы есть. Но нам бы очень хотелось, чтобы мир не реагировал так отрицательно на отношения вроде наших.
Разумеется, никто не может всегда получать желаемое.
День это пытка. Это время, когда мы одеты, как Матушкины куклы, и выставлены на обозрение ее насквозь фальшивыми, богемно-светскими друзьями. Мы улыбаемся, и подаем чай, и вежливо беседуем с ними и их детьми, и используем каждую частичку нашего очарования Хостов, за вычетом, конечно, наших маленьких «представлений». Мы не можем дотронуться друг до друга, поцеловаться, или даже обняться. Есть еще случайные прикосновения плеча к руке или ладони к бедру, совершенно случайные столкновения бедер, но этого никогда не бывает достаточно. Когда мы сидим на матушкином диване, мы садимся так близко, чтобы можно было незаметно держаться за руки. Но все равно, остается постоянная, обжигающая боль желания. Хочется больше контакта, больше любви, больше тепла. Мне хочется в один прекрасный день наплевать на условность. Хочется развернуть Каору к себе и впиться в его губы так, как мы можем позволить себе только в темноте. Это не будет ни братский поцелуй, ни даже платонический. О нет, я поцелую его страстно и яростно; я поцелую его как любовника.
Этого никогда не будет.
В школе лучше. В школе мы можем позволить себе гораздо больше, вся женская часть населения считает инцест просто потрясающим. Но даже здесь нам нужно беспокоиться, потому что то-то большее, чем наши постоянные хождения за руку, пара томных вздохов и несколько почти-поцелуев шокируют наших знакомый – что парней, что девушек. Конечно, иногда мне кажется, что они и так знают. Нет, конечно нет, что вы – но когда Харухи смотрит ни нас своими темными, мудрыми глазами, у нее очень знающий взгляд. Она всегда была хороша, разыгрывая из себя саму невинность и прямоту. И Кейя слишком умен и проницателен, чтобы не знать, с этим его вечным изучением всех и вся вокруг него.
Только ночью мы действительно живем.
Ночью мы свободны в своих действиях. В большинстве своем, действия эти включают в себе полную темноту с редкими вспышками лунного света, и одного из нас, прижатого к стене. Наши губы встречаются, изголодавшись по вниманию, которого были лишены весь долгий день. Наши поцелуй редко бывают медленными и нежными, потому что на них у нас слишком мало времени. Они требовательные и желанные, и поглощающие, но все равно переполнены нашей любовью друг к другу – и братской, и иной.
Ночью мы ничего не прячем. Мы лежим, обнаженные, и грешники и святые разом. У нас нет секретов друг от друга. Жадные губы и торопливые руки находят все, вот почему секс так придает нам сил. Нам не нужно прятаться или притворяться, нам нужно только быть, и мы безоговорочно любимы.
Ночь придает дню особую ценность.
Запретный плодЗапретный плод
/вот здесь я поняла, что надо было скорее убить себя, чем браться за этот перевод. Вообщем, тут самый высокий рейтинг. Не переводить мне NC))/
Кровать кажется исключительно мягкой когда мы падаем на нее, а шелковые простыни такие гладкие и роскошные… Подушки всегда идеально взбиты, а одеяло тяжелое и теплое.
Так что в большинстве случаев, мы не ложимся, пока глаза не начинают совсем уж слипаться. Мы слишком привыкли к подобному – роскошь и безупречность и отсутствие каких-либо желаний. Так приятно вырваться из всего этого; просто трахаться прямо у холодной стены, чувствуя, как мурашки скачут по обнаженной коже. Стена ужасно твердая, и это никогда не бывает удобно, но его тепло, и ощущение его тела, и его любовь делают меня счастливее, чем я могу себе представить.
Еще одна приятная вещь – ругаться. Это слово, трахаться, оно замечательно во всех отношениях – и на слух, и на практике. Приличные мальчики не трахаются, они занимаются любовью, и не друг с другом, а с девочками. Приличными девочками. Приличные мальчики не произносят слова «трахаться», даже в мыслях его не упоминают. И приличные мальчики не трахают своих братьев.
Вот почему это так приятно. Нам нельзя делать это, так что тот момент, когда мы это делаем, это настоящий взрыв удовольствия, волнующая непокорность, и это заставляет нас пьянеть от удовольствия. Наша любовь и желание – наш запретный плод, и мы никогда не пытались отвергнуть его.
Да кому вообще нужен Рай? Насколько я знаю, Рай был идеален. Не нам не нужен идеал. Может, Адаму и Еве это и нравилось, какое-то время, но Ева была неугомонна, верно? Она уже видела все, что там было, попробовала все, что было в Саду. Все, кроме яблока. И, как и Пандора, она не смогла противиться искушению сделать то, что ей было запрещено. У нее было все, но это не делало ее счастливой. Так что ее изгнали из Сада, просто за это.
Держу пари, то яблоко на вкус было просто отменным.
Наша жизнь в роскоши нас совершенно не устраивает. Но мы не алчны – мы не просим большего. Наоборот, мы хотим меньшего. Меньше всего. Меньше денег, меньше тряпок, меньше бесполезного барахла и меньше еды. Меньше потакания нашим капризам. Жестких матрацев, холодных комнат, грубой одежды, разлохмаченных волос и сожженных обедов. Никому не нужен идеал. Потому что, если у тебя есть идеал, тогда чего тебе желать? Станет скучно. Так хорошо иметь надежды и мечты, и желать больше – или меньше – того, что ты имеешь. Таковы люди.
Я знаю миллионы людей, которые не согласятся с этим, но мне все равно. Люди не предназначены для идеала и праведности – они ошибаются и им больно. Они плачут, они смеются, они завистливые и грубые, и они щедрые и добрые. Они влюбляются. Они рождаются и умирают. Они не созданы для того, чтобы быть идеальными.
Я могу быть единственным в мире, кто скажет это, но я не вижу ничего дурного в том, чтобы поддаться искушению запретного плода.
Жизнь вне Рая может быть великолепна.
Немного дольшеНемного дольше
«Хикару, нам пора вставать».
Хикару застонал и поглубже зарылся в мягкий кокон из тяжелых одеял и крепких рук своего близнеца. «Хн-нн», пробормотал он, его губы щекотали висок младшего близнеца, и его горячее дыхание согревало Каору до кончиков пальцев. Каору довольно вздохнул, но заставил себя принять относительно вертикальное положение, переворачиваясь на живот и приподнимаясь на локтях.
«Хикару, мы пропустим завтрак».
«Мы всегда можем попросить повара приготовить нам что-нибудь попозже». Пальцы скользнули по его обнаженному торсу, легкие как перышко, дразнящие и игривые.
«Но у нас есть… дела сегодня, и… прекрати это!».
«Прекратить что?», Хикару ухмыльнулся, наклоняя голову и легонько проводя губами по плечу Каору, и младший из братьев вздрогнул, прежде чем вновь строго сдвинуть брови.
«Это! У нас есть сегодня дела, и… Хикару!».
Зубы Хикару нежно царапали ключицу Каору, язык время от времени высовывался, зализывая царапинки.
«Сейчас выходные, Каору. Мы можем побыть в кровати немного дольше».
И Каору ничего не оставалось, кроме как согласиться, что, может быть, еще немного дольше никому не повредят, потому что у него просто не хватает воли, чтобы сопротивляться накрывающему его приятному ощущению и этому соблазну – гибкому, стройному телу Хикару, обвивающем его, раздетого до шорт и понимающей ухмылки. Не было никакой хорошей причины подниматься, нет, правда, особенно сейчас, когда язык Хикару делает вот та-аааак…
НезависимостьНезависимость
«В один прекрасный день, мы выберемся отсюда».
Каору вздрогнул, когда задумчивый шепот щекотнул его ухо, а мягкие губы касались мочки уха с каждым словом. Он кивнул, чуть заметно улыбнулся и положил руку поверх руки Хикару, лежащей на его животе.
«И купим собственную квартиру».
Хикару кивнул, его подбородок задел плечо Каору, а рука повернулась, чтобы прижать ладонь к ладони Каору. Их пальцы переплелись. «Будем жить на простолюдинской лапше и полуфабрикатах».
Каору счастливо вздохнул, когда Хикару пододвинулся ближе, прижимаясь щекой к горячему плечу, а его волосы стали щекотать щеку Каору. Несмотря на невыносимый жар этого дня и их собственных тепло-влажных тел, прикосновение было приятным, как всегда.
«Мы будем притворяться, что не имеем ничего общего с этими богатенькими задаваками…».
«…или наследованием семейного бизнеса».
Хикару уткнулся лицом в шею Каору. Каору улыбнулся еще раз. «Нам придется научиться готовить и стирать».
«Никаких слуг».
«Нам придется зарабатывать деньги».
Каору вытянул шею, заводя руку назад, чтобы вплести пальца в огненно-рыжие волосы Хикару, притягивая его, пока губы его близнеца не встретились с его. Хикару улыбнулся в поцелуй, его язык изучающее скользнул в рот Каору, когда он наклонился еще дальше через плечо своего брата.
Контакт прервался только на время, необходимое для нескольких быстрых вдохов, прежде чем их губы вновь встретились, на этот раз более сдержанно, медленно и нежно. Некоторое время они молчали, но когда заговорили, это был идеальный унисон:
«Не могу дождаться».
Кленовый сиропКленовый сироп
/может в этом и нет особой необходимости, но, памятуя о своем первом удивлении много лет назад, поясню. Кленовый сироп – довольно густая липкая жидкость золотисто-коричневого цвета; используется как подсластитель, проще говоря – как варенье))/
«Это было потрясающе».
Каору искренне улыбается, со вкусом облизывая пальцы, очищая их от последних липких капель кленового сиропа. Девушка зарделась от этой похвалы, краснея и заикаясь:
«Ты считаешь? Я так рада – я сама делала эти блинчики на домашнем хозяйстве сегодня, а кленовый сироп с заводов моего отца в Канаде», лепечет она. Каору кивает, вежливо слушая и жалея, что облизывание тарелок считается дурным тоном. Там еще остается маленькая лужица сиропа, блестящего, золотисто-коричневого, такая притягательная.
Девушка все говорит, что-то о бизнесе своего отца и доходах и преимуществах заводов в Канаде перед заводами в Японии. Каору не слушает. Он смотрит на блестящую лужицу кленового сиропа, словно насмехающуюся над ним со своего фарфорового ложа. Единственное, что может отвлечь его – это шепот в ухо, шепот единственного человека, который заметил, на что на самом деле направлено его внимание.
«Эй, Каору», мурлычет Хикару, его губы касаются уха его близнеца с каждым произносимым словом: «Ты испачкался».
Теплая, влажная дорожка появляется на его щеке, когда Хикару слизывает липкую каплю кленового сиропа, оставшуюся на его лице. Взвизги и хихиканье доносятся со стороны группы их клиенток, но Каору слишком занят, вызывая румянец и делая голос мягче, чтобы долго думать об этом. Хикару выпрямляется и Каору сутулится, так что они больше не одинакового роста, и старший сжимает подбородок младшего своими тонкими пальцами. Каору хрипло благодарит брата, глаза наполнены негой и истомой. Хикару усмехается, немного бессмысленно разглагольствуя о сахаре и губах Каору.
«Я думаю», добавляет Хикару, поднимая взгляд от своего близнеца, чтобы подмигнуть их фанаткам, «нам стоит заказать побольше этого твоего кленового сиропа, Акико-тян».
Вывод о том, что именно они собираются делать с этим сиропом, для их фанов более чем очевиден. Каору с трудом удерживается от улыбки. Разумеется, Хикару сделал так, чтобы они ели сироп, раз уж вполне известным фактом было то, что близнецы Хитачиин его просто обожают.
Разумеется, если Хикару захочет попробовать что-нибудь более… интересное… кто такой Каору, чтобы ему противоречить?
ВместеВместе
/Махатма Ганди наверное извертелся в гробу, когда я переводила его высказывание, но это правда все, что я смогла сделать…-_- вообще ужасный для перевода фик…/
Тот, кто сказал, что две ошибки не дают правды, решил Хикару, никогда не наслаждался Каору, не чувствовал, как Каору обхватывает его, не держал его на руках. Тот, кто сказал это, явно никогда не желал ничего запретного.
Возьми око за око, и весь мир ослепнет – о да, Хикару был полностью с этим согласен. Но если посмотреть на это высказывание под совершенно иным углом, двое ошибающихся более правы, чем Адам и Ева. И ах, черт, Каору прикусывал то самое местечко на его шее – местечко, которое, как он отлично знал, заставляло Хикару просто таять в его руках. Старший из братьев счастливо вздохнул, целиком сдавая под нежными прикосновениями своего близнеца.
Хикару чувствовал, как Каору улыбнулся в его плечо, перед тем как оставить несколько невесомых поцелуев на его ключице. «Ты такой покорный сегодня», отмечает он с приятным удивлением. «Обычно тебе прямо не терпится оказаться сверху».
Хикару улыбнулся, хотя Каору тут же завладел его губами и украл с них улыбку едва ли не мгновением позже. «Просто задумался», прошептал он, когда Каору отстранился. Он резко вздыхает, когда короткие ногти нежно, дразняще проходятся вниз по его обнаженной груди, и развратно прогибается навстречу прикосновению.
«О?», пальцы Каору стискивают его бедра и он садится на него верхом, осторожно, создавая не больше трения чем необходимо – пока. «Что-то важное?». На его губах играет полуулыбка, он склоняет голову набок, глаза все еще полуприкрыты и затуманены желанием. От этого зрелища кровь стучит у Хикару в ушах, а ладони начинают зудеть от желания прикоснуться к теплому стройному телу Каору. Хикару нравится твердость тела его брата, все мускулы и линии с ровно таким изгибом, чтобы подойти ему – ему никогда не захочется нежной мягкости женского тела. Это нарциссизм, хихикнуло что-то на дне его разума, но Хикару проигнорировал это.
«Ничего особенного», выдавил Хикару, упиваясь зрелищем припухших губ Каору и его сладострастных глаз. Каору усмехнулся, с легкостью читая его мысли, и сдвинулся, устраивая бедра так, что они идеально подошли к его бедрам, и толкнул.
Последней мыслью Хикару прежде чем он утонул в глубоком, обжигающем поцелуе, в котором растворился его низкий стон, была о том, что двое ошибающихся с легкостью окажутся правы, если один действительно ошибается.
Потому что он поступает неправильно, и Каору поступает неправильно, но вместе, в соединение их губ и почти неразрывном слиянии тел, они абсолютно правы.
ЖуравликиЖуравлики
«Что ты делаешь?»
Каору, сидевший на полу скрестив ноги, окруженный разноцветными бумажными квадратиками, даже не поднял взгляд. «Оригами», ответил он складывая бумажку пополам, аккуратно, чтобы уголки точно совпали. «Я делаю бумажного журавлика».
«Из-за той истории, что мы услышали сегодня в школе?».
Каору кивнул, его близнец перегнулся через его плечо, разглядывая наполовину сложенного журавлика. «Может, если бы ты мне помог, мы смогли бы сделать тысячу за несколько лет».
Хикару задумался. Он терпеть не мог оригами – ему не хватало терпения. Это отнимало кучу времени, и достаточно одной ошибки, чтобы испортить всю фигурку. Но Каору кажется придавал этим журавликам большое значение, так что он пожал плечами, поднял голубой квадратик и принялся за работу. В классе их научили делать журавликов, как раз сегодня, после рассказа о Садако и ее бумажных птичках. Многие девочки плакали, и даже некоторые мальчики были под впечатление от рассказа.
«И что ты собираешься пожелать?», спросил Хикару через некоторое время, начиная уже второго журавлика. Каору пожал плечами, бросая готовую птичку в стоящую перед ним корзину.
«У нас будет одно желание на двоих». Ответил он «Раз ты сделаешь половину работы».
«Мне нечего желать».
«Мне тоже», признал Каору. «Но, может быть, к тому времени, как мы закончим, появится и желание».
«Может быть», согласился Хикару.
«Ну а если бы тебе нужно было загадать желание сейчас, что бы это было?», лениво спросил Каору, дергая птичку за хвост, чтобы она взмахнула крылышками.
«Кленового сиропа?».
«Ну серьезно, Хикару», фыркнул Каору.
«Я бы хотел… чтобы кто-нибудь смог нас различить».
«Правда? А я бы хотел, чтобы мы остались столь же близкими, навсегда».
Хикару снова пожал плечами: «Могут же исполниться оба желания?».
Каору не ответил. И на долгое время, они совсем забыли об этом. Они продолжали складывать журавликов, но не думали о вопросе Хикару долгие годы – до тех пор, пока Фуджиока Харухи не сказала им, что да, внешне они очень похожи, но они два совершенно разных человека, и тогда Каору вспомнил тот вопрос и почувствовал, что живот крутит от страха.
«Может же так быть?», спросил он однажды ночью, когда они собирались ложиться спать. Хикару растерянно моргнул. «Могут ведь исполниться оба желания?», уточнил Каору.
В золотистых глазах Хикару мелькнуло понимание. «Да», сказал он, «я уверен, что могут».
Каору не был уверен. В день, когда они сделали тысячного журавлика, Хикару пошел на свидание с Харухи, так что Каору сделал самую эгоистичную вещь на свете – он загадал желание сам, и так никогда и не сказал Хикару, что пожелал, чтобы его старший брат подождал его to еще только чуть-чуть подольше.
/Садако - японская девочка, после атомной бомбардировки заболевшая лучевой болезнью и, которая, пока лежала в больнице вместе с остальными пациентами складывала журавликов *существует легенда, что желание того, кто сложил тысячу журавликов, исполниться*. Она умерла в больнице. Впоследствии ей поставили памятник./
upd: вышел еще один драббл. К сожалению, я переводила его в большой спешке, потому что уезжаю из города на выходные, так что не было времени даже искать опечатки) ну, надеюсь ничего фатального там нет)