[Рил, веснушки, мурчание и другие нежные вещи]

Сейчас я буду долго просить прощения. Потому что не выложила вчера ставшую уже традицией главу. Gomen nasai, но ее еще нет в природе. Поэтому я решила взяться за перевод великолепного рассказа, разрешение на перевод которого я получила уже давным-давно. Но взялась за него только вчера, и посему не успела обработать 17 страниц сразу. И еще раз прошу прощения, за то, что мне не удалось сохранить в первозданном виде великолепную идиому Каору о руках. Но, надеюсь, рассказ от этого не станет менее чудесным. Итак.

Название: Сад Манекенов
Автор: Miyamashi
Переводчик:  Рил
Бета: Kat_Rin, за что ей большое нечеловеческое спасибо
Муза: [J]Акустик[/J]-семпай
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Хикару/Каору
Жанр: скажем, романс с примесями флафа и ангста)
Права: все в этом мире принадлежит Толкиену, Роулинг и японцам. (с)
Разрешение на перевод: получено
Предупреждения и прочее: Состоит из двух частей (Дневник Каору и Ответ Хикару), и по причине исполинского размере залито на iFolder. Одна из лучших вещей, которые я читала; в ней прекрасно все - персонажи абсолютно in character, стиль, сюжет...

Скачать

@темы: Фанфик, Хикару/Каору

Comments

[Kat_Rin]

Рил да не за что, солнце)))) Я прям когда читала рассказ, прям таки каваилась без перерыва)))) Спасибо что настроение подняла^^

[Рил, веснушки, мурчание и другие нежные вещи]

Kat_Rin

Ня, сэр))

*наконец-то нашла адекватный ответ на комплименты))*

[Kat_Rin]

Рил Он поистине гениален (ответ.... и рассказ тоже... и пререводчик!))))

[Mrs Bumblebee]

Ой-ё...

Спасибо огромное.



Окончательно влюбилась на этом: "Это было также немного забавно, потому что первым, что сказал наш принц, было «Каору – тот, что прижат к стене»."

[Гость]

Дико извиняюСь..хмм...не мог бы люБезный автор %)) посоветовать чё-нить человеку,который безумно хочет прочитать вышеНазванный фик,но несчасный фолдер этоМу припятствуеТ как только может? х((

[Рил, веснушки, мурчание и другие нежные вещи]

Гость
любезный автор вам вряд ли чем поможет, но не менее любезный переводчик готов скинуть фик вам на мыло (пришлите адрес на u-mail) )))

[Гость]

Рил
*восторГ выше крышИ)))*огроМное блаГодарЮ)если честно,то региться как-то лениво,поэтому-ка не буду бояТься виртуальных маньяков и укажу адрес здесЬ..)

[Рил, веснушки, мурчание и другие нежные вещи]

Гость
адрес недействителен. а пишите сразу мне на e-mail, он тоже указан)

[Гость]

тысячу раз спасибо!действительно достойная работа))

[Рил, веснушки, мурчание и другие нежные вещи]

если понадобятся другие мои переводы, которые не дает ifolder - обращайтесь))

[Рил, веснушки, мурчание и другие нежные вещи]

если понадобятся другие мои переводы, которые не дает ifolder - обращайтесь))

[Гость]

ааа!!!!!!!*скромНо потупленный глаЗ*увидел,что появились новые драбблы "Температура"...если ВАС не затруднит..,буду безумНо счастлиВ ~ ~!!!

[[Птичка-кун]]

я сижу в интернете с телефона, и не могу скачать фанфик. Можете кто нибудь помоч?!или подсказать что мне делать.оч хочется прочитать фанфик!

[Рил, веснушки, мурчание и другие нежные вещи]

кусок 1

Дневник Каору.

Дорогой Читатель, кто бы вы ни были,

У меня есть история, и если вы захотите услышать ее, то начинается она так:

Мы, двое, всегда были вместе. Мы, двое, были единым целым. Это было очень важно для нас.

Тем не менее, мы были еще и отдельными существами. Тот, который не я, был Хикару; тот, который не Хикару, был я.

И это…

Пугало.

Когда мы были маленькими, Хикару и я поняли – а мы были еще очень малы, чтобы понимать такие вещи – что мы не можем полагаться ни на кого, кроме себя. Матушка никогда не любила Хикару и Каору. Она любила близнецов. Она любила нас, как единое существо, потому что мы были одинаковы, а симметрия очень важна в работе дизайнера. Она любила нас, словно манекенов.

Но не могла нас различить.

Она хотела, но у нее просто не было на это времени.

Она путала наши имена, когда говорила с нами. В один день, мной был Хикару, а Каору не был. На следующий день – наоборот. На самом деле, это мы решили, кто из нас кто, а не она, потому что мы пробрались в ее кабинет и взяли наши свидетельства о рождении без спросу. Мы решили, что тот, который не я, всегда был похож на старшего – более покровительственный, более грубый – так что мы дали ему имя, которое значилось на бумаге с надписью 3:41 PM, а мне – с той, на которой было написано 4:13 PM. С этого момента, я стал Каору, младшим братом.

Мне нравиться думать, что мы тогда угадали, но кто знает?

После этого, мы начали поправлять Матушку, когда она нас путала. Это заставило ее растеряться еще больше, и она сдалась и окончательно перестала думать о нас, как о разных личностях. Мы стали наследником ее дела, не наследниками. Мы были единственным сыном, просто разделенным на две части.

К тому времени, я тоже сдался, и тот факт, что мы могли положиться друг на друга, перекрыл желание стать отличным от Хикару. Думая иначе, я просто хватался бы за соломинку. В конце концов, если наша собственная мать не может нас различить, каковы шансы, что мы когда-нибудь найдем человека, который сможет?

Размышляя об этом сейчас, я должен спросить себя: Если бы я был снаружи – если бы я не мог использовать метод «это я, а это – он», чтобы различать нас – смог бы я это сделать?

Но Хикару, в отличие от меня, просто хотел быть Хикару для кого-нибудь кроме него и меня, хоть на краткий миг. Он начал думать о Матушке так же, как она думала о нас. Манекены, как в истории из книжки сказок, ожили для него. Люди вроде нее – все остальные – стали статуэтками. Статуэтки могут быть сломаны и починены. Их можно купить. Их можно выбросить.

И мы всегда говорили, что это я - более гуманитарного склада ума. Я думаю, не мог бы я стать лучше в математике, если буду больше стараться?

Хикару нравилось думать, что другие манекены, с их безразличными взглядами, смогут нас различить. Я был не против. В конечном итоге, они и ошибиться тоже не могут.

Но ему хотелось большего, и он придумал игру. В первый день в школе, другие дети были просто очарованы ей. Они не понимали, что значит быть близнецами. Они не понимали, что мы – два разных человека. Хикару объяснял им, что мы две разные личности, и одна единственная девочка слушала его.

Она слушала, потому что хотела играть с нами. Она целыми днями смотрела на нас издалека, пытаясь набраться храбрости и попросить нас присоединиться к ней в игре. Мне кажется, ее тоже не понимали, как и нас, и она хотела, чтобы мы ее поняли.

Я думаю, она хотела и понять нас тоже, но когда она пришла, чтобы играть с нами, мы начали первый неофициальный матч игры «Угадай, кто Хикару», и она проиграла, и она стала одной из отброшенных нами статуэток.

Это никогда не была игра «Угадай, кто Каору». Я никогда не был тем, кто хотел быть найденным.

К средней школе, мы уже полностью изменились. Мы были холодными, бессердечными и жестокими. Не пытайся говорить с манекенами. От этого нет никакого толку.

И, как бы тебе не хотелось услышать ответ, они не ответят тебе.

Голоса, доносящиеся с витрины магазина – просто игра твоего воображения.

Манекены в безопасности за своей стеклянной стеной.

В безопасности, и ты не можешь к ним прикоснуться.

У Хикару были его манекены. У меня было убежище. Это был сад за стальными вратами, и я повесил на них замок. Не было ключа, который подошел бы к нему, думал я. Мы были заперты внутри. Они были заперты снаружи.

Манекены и сады имеют кое-что общее. Они созданы для того, чтобы ими восторгались. Но пока Хикару думал, что мы выставлены на всеобщее обозрение, я спрятал нас. Сады созданы для того, чтобы их видели.

Все, кроме нашего.

У нас был сад манекенов.

И, чтобы остаться целыми и невредимыми в нашем собственном мире, мы заперли наши ворота на очень крепкий замок. Пока шли годы, множество людей пытали подобрать ключ. Это были очень простые ключи. Были и изящно изукрашенные. Были медные ключи, стальные ключи; ключи из серебра и золота. Но я оказался прав, потому что ни один из них так и не подошел.

Однажды, был большой, дорогой, золотой ключ, который подошел к замку, но не повернулся. Ключ был украшен большим аметистом, и мы с Хикару стояли у наших врат, и смотрели, как его владелец пытается открыть замок.

Мы увидели, что он подошел.

Это было так близко.

Человек, владевший тем ключом, был старшим студентом по имени Суо Тамаки. Мы слышали о нем. Мы слышали, что он напыщен, самодоволен и тщеславен. Также, мы слышали, что девушки находят его очень привлекательным.

Чего мы не ожидали обнаружить при встрече с Суо Тамаки, так это того, что он действительно окажется таким, но при этом блаженно и невинно не ведающим об этом, так, что словно заставляло привязаться к нему, но, в куда большей степени, выглядело чрезвычайно глупо.

Когда мы встретили Суо Тамаки, он сказал, что считает нас «интересными». Кивнув, Хикару и я признали, что мы тоже считаем его интересным. У него было что-то такое, чего мы не находили в других людях, которых мы встречали раньше. Мы дали ему месяц, чтобы сыграть в нашу игру. Он ошибался, отступался, и пытался снова.

И снова.

И снова.

С одной стороны, это раздражало, с другой – вселяло интерес, и где-то посередине было что-то, похожее на надежду. Думаю, хоть это и было как-то странно, мы оба научились уважать Суо Тамаки за это. Это напоминало нам нас самих. Сколько игр мы проиграли сами? Сколько раз мы продолжали пытаться?

Но, скоро, стороны наши сошлись вместе, и та малая толика надежды, что была между ними, была сокрушена. Но только на миг.

Потому что Суо Тамаки проявил высшую степень проницательности. «Сейчас, это слишком сложно для меня», сказал он, со смешком. Сейчас, сказал он, словно это могло измениться. «Вы двое слишком похожи друг на друга. Но подумайте об этом, это же настоящий талант». Он предложил нам новую игру. «Так что, с этого момента, будьте братьями Хитачиин «два-в-одном», какими вы всегда были. Но, не забывайте, что вы – индивидуальности. Так что я постараюсь изо всех сил, и смогу вас различать».

Мы подумали, что это странно. Быть двумя, но быть одним. Быть одним, но быть двумя. Как можно быть двумя и одним одновременно? Мы сами, годы и годы пытались найти ответ.

И потом, он нашел для нас ответ.

«Вы сами – противоречие».

И он был прав.

Но мы не собирались этого признавать.

Итак, он сыграл в нашу игру, и, в каком-то смысле, выиграл. Нет, он не мог различить нас. Он не знал нас, двоих. Но он смог понять одного лучше, чем кто-либо до него.

И мы сдались, и маленький огонек надежды гордо парил там, обещая сделать манекенов настоящими. И этот свет, голосом Суо Тамаки, сказал, что если мы хотим хоть когда-нибудь найти человека, который сможет нас различить, мы должны позволить им пытаться.

И неожиданно, темноты не стало.

Он сыграл в нашу игру, и он выиграл. Так что мы сыграли в его, и мы открыли двери Третьей Музыкальной комнаты Старшей школы. И стали хостами.

И наш маленький огонек, существование которого мы отрицали всеми фибрами души – со всем нашим упрямством твердя себе, что никто никогда не сможет различить нас – разгорелся ярче, и осветил лицо Фуджиока Харухи.

И она доказала, что мы ошибались. Фуджиока Харухи, держа в руках крошечный, заржавленный ключик из свинца, провернула его в замке и выпустила нас.

Манекены это игрушки. Они – наряженные куклы. Сначала, мы не оставили наш сад, испугавшись того, что мир мог приготовить для нас в своем магазине. Мы втянули Харухи внутрь. Мы сделали ее одной из нас. Она стала нашей игрушкой.

И потом Хикару стало интересно. Мне нравилась Харухи, да. Она мне нравилась, но она пугала меня. Она пришла из мира, столь отличного от нашего. Мира с людьми, настоящими людьми. Мира, в котором была работа, которую нам никогда не приходилось делать. Жестокий, злой мир, который был не похож на наш сад манекенов. Мы же были сказочными персонажами.

Может быть, мы бы знали, что нас ждет, если бы умели читать между строк. Или смотреть сквозь створки.

И может быть, тогда, мир за пределами нашей истории пугал бы не так сильно. А может, нет. Может, тогда боль просто пришла бы быстрее.

Харухи была слишком живой, чтобы быть манекеном. Хикару увидел это первым, и он позволил ей уйти.

И он последовал за ней через распахнутые врата.

Я цеплялся за створки и пытался закрыть их прежде, чем он уйдет.

И, внезапно, замок вновь защелкнулся, а Хикару остался снаружи.

Хикару полировал свинцовый ключик, покрывал его серебром.

Я начал искать другие сказки.

Кареты. Кареты не были похожи на сады. Они могли двигаться. Они могли следовать за ним.

Я сделал клуб Свиданий нашей каретой, с Тамаки, сидящим на козлах. Наша семья выросла, и мы были в этом мире вместе. Был Тамаки, был Хани-семпай, Мори-семпай, Кейя… Харухи и Хикару. И был я. Теперь, мы все ехали вместе. Я впустил других людей. Сал стал цветочным горшком, с двумя одинаковыми проросшими в нем ростками, который я носил с собой. Просто остаток.

Но кареты заставляли меня вспомнить о Золушке, а ее не протянула долго, верно?

[Рил, веснушки, мурчание и другие нежные вещи]

кусок 2

Замок можно открыть, потому что ни один слесарь не делает замков без ключей. Ни одна карета не вечна, потому что, в конце концов, на самом деле это просто тыквы. Не бывает счастливых концов.

Но, прежде чем все прошло прахом, давайте вернемся немного назад.

Прежде чем появилась Фуджиока Харухи, был еще Клуб Сиданий. Эта новая игра, обнаружили мы, куда интереснее, чем мы думали. Наша любовь к противоречиям, сказал Тамаки-семпай (прекрасный принц нашей маленькой истории) делала наше маленькое представление в глазах девчонок таким убедительным и трогательным.

Потому что наша новая игра не просто отличалась от всех игр, в которые мы играли раньше. На самом-то деле, она не так уж и отличалась, все дело было в ее полной и абсолютной запретности.

Для наших принцесс, мы были любовниками. Так началась наша «запретная братская любовь», что-то, что для всего остального мира, за пределами нашей маленькой кареты, за пределами маленького цветочного горшка на моих коленях, за пределами Академии Оуран, и даже, немного, в ее пределах, считалось совершенно отвратительным. Мы называли это веселым. Девушки называли это прекрасным. Весь остальной мир называл это инцестом, и потрясал в нашу сторону законами и библиями.

Проблема игр такова, что правила и мысли других людей рано или поздно начинают незаметно в них просачиваться. Хорошо, итак, мы притворялись. От этого же никому не было вреда, верно? Мы делали это только чтобы разогнать скуку. Мы делали это просто потому, что у нас это хорошо получалось. Поневоле научишься, так долго пробыв чьей-то второй половиной. Притворялись, верно? Просто притворялись.

Моя вторая половина. Я действительно всегда думал о Хикару, как о своей второй половине, но никогда не понимал, что так обычно говорят супруги. Родственная душа. Две части одного целого. Вот чем мы были, но мы были братьями.

Но мы вели себя как любовники.

И братья.

И все это начало становиться действительно смущающим.

Жизнь в Клубе Свиданий была хороша для нас с многих сторон. День за днем, мы все больше были вовлечены в общение с людьми, или, по крайней мере, в некое взаимодействие с ними. Но, с другой стороны, может, это было не так уж хорошо. Жизнь в Клубе Свиданий вызывала множество вопросов; вопросов, на которые мы могли отвечать только другими вопросами.

«Разве то, что мы делаем, не считается неправильным? Я имею в виду, да, мы притворяемся, но большая часть мира не примет этого, даже зная, что мы делаем это только для девчонок». Я смотрел на Хикару, который обдумывал мой вопрос. Не похоже было, что у него есть, что на это сказать, и я задал еще один. «И, если это настолько неправильно, почему нам это так нравится?».

Я помню, что Хикару тогда пожал плечами так, как он обычно делает, когда хочет, чтобы люди думали, что ему все равно. Его ответом было: «Хочешь попробовать?».

«Что?», я посмотрел на него как на сумасшедшего.

Он посмотрел на меня, как на тупицу. «Это же запрещено, верно?».

«Хикару, о чем ты думаешь?». Этот его вопрос, вроде как, испугал меня, потому что он действительно сделал что-то, чего я никак не мог от него ожидать.

«Нам это нравится, верно? Разве мы всегда не хотели пойти против всего остального мира?».

«Ты серьезно? Ты же серьезен, да?».

Мое отражение улыбнулось. Как это случилось? Я не улыбался. «Тебе не хотелось бы знать, что девчонки в этом находят?».

Следующие слова я произнес очень медленно. «Хикару, как давно?».

«Ты действительно притворялся все это время? Я имею в виду, я думал, это уже не смешно, когда мы пришли домой после первой встречи Клуба Свиданий, и сдвинули наши кровати, и спали вместе, как когда были детьми?».

«Мы братья, Хикару, так что ты не можешь быть серьезен, правда? Мы сдвинули наши кровати вместе, потому что сейчас зима, и из-за Клуба Свиданий мы вспомнили, что так гораздо теплее, правда?», я смотрел на него, отлично слыша, как глупо звучат мои слова. Мое отражение все больше становилось моей противоположностью, и улыбнулось еще шире. «Правда, Хикару?».

«Ты действительно думаешь, что когда наступит лето, все снова вернётся на круги своя? Разве мы стали спать на разных кроватях не потому, что когда нам было десять, тот тупой сынок маминого конкурента, который пришел как-то раз на ужин, смеялся над нами? Разве мы стали снова спать вместе не потому, что делали так всегда, и теперь появились люди, которые принимают это?».

Хикару, как бы мне не было неприятно признавать это, иногда бывает чертовски проницательным. Я смотрел на свое отражение. Взъерошенные и торчащие во все стороны волосы, глаза, сияющие светом, которого я уже довольно давно не видел. И оно вновь начинало походить на меня, потому что улыбка стала чуть менее наглой, и на щеках стал проступать румянец. Я снова спросил, вживаясь в привычную для Хикару роль, сжимая пальцами его подбородок. «Как давно, Хикару?».

«Слишком давно, разве нет? Для тебя тоже?».

«Все это вообще было для тебя притворством?».

«Ты знаешь ответ, разве нет? Я спросил первым: а для тебя?».

Если бы не Клуб Свиданий Тамаки, мы никогда не начали бы задавать эти вопросы.

Если бы не эти вопросы, Тамаки никогда не застукал нас целующимися за занавеской после окончаний собрания Клуба Свиданий.

Я отлично помню это, и сейчас, думая об этом, я краснею. Это было захватывающе, потому что было неправильно. Это было весело, потому то мы попались. Это было страшно, потому что это больше не была просто игра.

Это было также немного забавно, потому что первым, что сказал наш принц, было «Каору – тот, что прижат к стене».

Потом, Тамаки осознал, что он только что сказал (и что послужило причиной этих слов), и все стало еще занятнее.

Я помню дуновение горячего воздуха, когда Хикару засмеялся мне в рот, и его последующие ругательства, когда я случайно прикусил его язык.

И я помню, как мы, все трое, хотя и были немного смущены, рассмеялись.

Когда смех затих, наш лорд стал очень серьезен. «Вы ребята немного перебарщиваете, вам не кажется?».

«Мы проверяли», ответили мы хором. «Пытались понять, что они в этом находят».

Тамаки просто кивнул и ушел, пожимая плечами и неуверенно улыбаясь нам через плечо. Позже мы поняли, что он ушел, потому что чувствовал себя виноватым, считая, что это его вина в том, что мы так перестроили отношения. Мы также поняли, что чувствуем себя даже более виноватыми, потому что заставили его чувствовать такую ответственность.

Думаю, это случилось бы в любом случае, верно? Он просто ускорил процесс?

Я не знаю ответов на эти вопросы, даже сейчас.

Я помню, что Хикару нервно мне улыбнулся и продолжил смотреть на дверь.

«Это нормально», вот и все, что я смог сказать, не зная даже, что именно нормально, или почему это так.

Прошли месяцы, прежде чем мы снова нервно попытались поцеловаться, на этот раз в уединении нашей комнаты. Сначала была неловкость, и боязнь той грядущей угрозы нашего саморазрушения. Но вкус Хикару был таким… знакомым и безопасным. Родным.

У него был вкус сада манекенов.

И я не смог остановиться. Мне не хватило силы воли даже не попытку. Он всегда начинал поцелуи, и он же их заканчивал. Я всегда был слишком испуган, чтобы нарушить это правило.

Они становились все чаще, все глубже, все более лихорадочными. Мы были как все прочие преступники, погрязшие в своем грехе, и, с каждым разом, это становилось все легче. Мы чувствовали все меньше вины, или просто стали обращать на нее меньше внимания. Мы были больны, и болезнь развивалась с каждой секундой.

Мы все меньше и меньше боялись отыгрывать все более рискованные сценарии. Наши клиенты проглатывали их. Кёйя подсчитывал прибыль, но иногда мимоходом бросал на нас вопросительные взгляды поверх очков. Мы пожимали плечами, отвечая на эти взгляды двойной дьявольской усмешкой, а потом шептали друг другу на ухо о вещах, которые мы хотели, но еще не решались попробовать.

Тамаки спросил нас, счастливы ли мы.

Когда мы не ответили, он просто кивнул. Трудно было сказать, понял ли он наш невысказанный ответ или нет.

Тамаки всегда было трудно понять, хотя порой он казался настоящей пустышкой.

Возвращаясь к теме преступников, думаю, нужно объяснить вам, кто бы вы ни были, и как бы ни получили этот дневник, почему у меня возникло такое сравнение. И чтобы сделать это, придется заглянуть назад еще дальше.

Как я упоминал раньше, наша мать знала свое дело куда лучше, чем нас. Сейчас, вы должны понять, что когда я объяснял раньше, это объяснение было не совсем верным. Да, это было больно, да, это заставляло нас злиться на нее, но это была не ее вина.

Потому что ей нужно было работать. Она делала это для нас. Она забросила отношения с нами, чтобы мы смогли поступить в Оуран, чтобы у нас было все, что можно купить за деньги. Было ли это ошибкой? Возможно.

Отец же, просто тратил ее деньги.

Так что, мы искали другое место для любви. Родители и семья зарабатывали деньги. Наша горничная, наша сестренка, заботилась о нас.

Но наша сестренка была воровкой.

[Рил, веснушки, мурчание и другие нежные вещи]

кусок 3

В сейфе, на который она положила глаз, лежали деньги, которые предназначались для нас. Это были деньги, которые Матушка откладывала для нас, пока мы не станем старше. Когда мы узнали, что наша сестренка собирается украсть эти деньги, мы должны были разозлиться. Мы должны были почувствовать себя преданными. Но этого не случилось.

У нас был код от сейфа. У нее – нет. И, в этом было наше преимущество. Она будет напугана и уязвима. Тогда мы сможем ее использовать, и заставим ее любить нас. Той ночью, мы заставим ее играть в нашу игру.

Той ночью, она проиграла.

Нас не волновали деньги. На самом деле, мы бы отдали их ей, если бы она выиграла. Мы их ненавидели. Деньги были тем, что отняло у нас родителей.

Но когда она проиграла, деньги стали всем, что у нас осталось, и стали своего рода символом связи, которую делили только мы.

А она все равно их забрала. Она нарушила данное нам обещание и забрала их. Она предала нас, оставив нам только послание: «Возможно, никогда не найдется человека, который смог бы вас различать».

Той ночью, мы прижались друг к другу, дрожащие, сломанные, напуганные, и мы плакали, пока не уснули.

Но наша сестренка оставила нам подарок, потому что, хоть и на малое время после того случая, наша перепуганная мать приостановила свои вечные дела, чтобы уделить время своим перепуганным сыновьям.

События той ночи сильно повлияли на нас. Мы стали немного ближе с нашей матерью, и мы осознали, что она – хоть показывает это не слишком часто – любит нас, хоть немного. Матушка вскоре снова забросила нас ради своей работы, и у нас снова были только мы.

Может быть, мы стали слишком уж близки, ну, во всяком случае, так сказал маме отец однажды.

«Мальчики меня беспокоят», сказал он. Хикару и я переглянулись и пожали плечами в другой стороны двери.

«О чем ты?», услышали мы голос матери, лишенный какого-либо выражения, сквозь стрекотание швейной машинки. Слышать ее такой всегда было как-то неестественно. Этот голос так отличался от энергичного, выразительного голоса, которым она говорила на публике.

«Меня беспокоит то, что они слишком близки друг к другу», сказал наш Отец.

«Что ты имеешь в виду?».

«Они растут, и нормальные дети в их возрасте уже начинают обзаводиться друзьями. Они проводят время только друг с другом».

Стрекот швейной машинки прекратился. «И что я должна сделать? Разлучить их? Это все равно, что разбить зеркало. Это не причинит ничего, кроме вреда».

«Они два разных человека. Ты должна обращаться с ними соответственно!». Мы никогда не слышали, чтобы отец подобным образом повышал голос на маму. На какой-то момент мы с ним согласились, хотя он никогда не делал попыток сделать что-нибудь с этой ситуацией самостоятельно.

«Наши мальчики особенные», вот и все, что сказала наша мать.

«Я этого не отрицаю, но если мы продолжим так с ними обращаться, они закончат…»

«Что?», холодно, с вызовом, спросила наша мать.

«Слишком близки. Уже появились некоторые признаки. Я смотрел статистику близнецов, у них очень велик риск стать…».

Повисло напряженное молчание. Хикару посмотрел на меня. Я посмотрел не него в ответ.

«Подумай что будет, когда они станут старше», продолжал Отец. «Некоторые мои друзья как-то рассказывали мне об этом, и я много читал об этом. Близнецы…. часто, они отгораживаются от всего мира, и ищут утешения друг в друге. Утешения, которое является… непристойным. Я действительно начинаю думать, что они закончат…».

Он умолк. Матушка начала тихо, но ярость ясно была слышна в ее голосе. «Да как ты посмел сказать такое… как ты посмел!».

Мы услышали звук пощечины. Я увидел, что Хикару начинает улыбаться, и, не удержавшись, последовал его примеру.

«Извини», сказал наш отец очень тихо, немедленно вновь принимаю свою обычную роль подчиненного. У нас появилось чувство, что они уже говорили об этом раньше, и, хотя мы и были детьми, мы почувствовали, что знаем, что за ужасную вещь имел ввиду наш отец.

Даже тогда, мы подумали, что, возможно, он прав.

Если Матушка не могла отличить нас друг от друга, Отец пытался разделить нас силой, что нам очень не нравилось. Наше негодование заставляло нас становиться все ближе, особенно, когда он был рядом.

На старой семейной фотографии, Отец смотрит на нас, Хикару целует меня в щеку, а я краснею. Мама не смотрит ни на кого из нас, и она не улыбается.

Но когда позже она давала нам деньги, чтобы мы с нашими новыми горничными пошли по магазинам, я увидел измятую копию этой фотографии в ее бумажнике, с пятнами от слез.

Этих новых горничных для нас нашла Матушка. Как и мы, они были близнецами, и их звали Мегуми и Харуми.

И, прежде чем вы спросите, нет, я не знаю, кто из них кто, и они не знают этого о нас.

Они всегда были немного похожи на роботов. Ни эмоций, ни чувств они не показывали, за очень редкими исключениями. В конце концов, они слышали о нашей сестренке, и они решили избежать возможных проблем, сохраняя наши отношения чисто деловыми.

Если мы были манекенами, они были марионетками.

Но я немного отошел от повествования.

Вернемся к Клубу Свиданий, где наш второй год прошел под знаком Фуджиока Харухи, и с ней пришло первое настоящее изменение в моих отношениях с братом.

Он был Хикару. Я был Каору. Мы знали это, знала это и она.

Она открыла ворота. Она освободила Хикару.

Я не желал быть свободным.

Я подумал, что может быть, оно и к лучшему. Я видел, как он не нее смотрит. Я тоже, немного, в основном из-за привычки во всем копировать Хикару.

Она не была «нами», но он обращал на нее внимание. Он был влюблен в нее. Это было так… нормально. Нормально, не по «нашему», но, знаете ли… действительно нормально.

Мне это совершенно не понравилось.

Но, возможно, подумал я, нормальность это то, чего хочет Хикару. Разве не все хотят приспособиться настолько, насколько смогут? Вот у Хикару и появился шанс.

Хотел бы я быть достаточно нормальным, чтобы не чувствовать себя преданным.

Но, я хотел, чтобы он был счастлив. А если Хикару счастлив, то и я тоже верно?

Он – Хикару. Я – Каору.

Нет.

Мы одинаковые, так что если счастлив один, то счастливы оба.

Оба.

Но все было не так.

Мне хотелось сделать Хикару счастливым, не теряя его. Эгоистично, да?

Но… проклятье… это больно.

Я помню, как мне приходилось выливать глазные капли, чтобы заставить его думать, что я действительно ими пользуюсь. Я помню бессонные ночи, проведенные в попытках заставить себя вылезти из кровати и уйти спать на диван или еще куда-нибудь. Я помню, как хотел, но не мог раздвинуть наши кровати после таких ночей.

Я помню, как отправил его на свидание с ней, и разговор с Кёйей после. Он знал, в чем дело, видел меня насквозь.

«Кстати, о вчерашнем свидании… Ты не думал о возможности того, что из этого получится любовь?».

Вот что он сказал. Да, Кёйя, думал. Но пытался скрыть это. Я просто пытался хоть на миг выбросить это из головы. Мой ответ был… мягко говоря, пустым.

«Для этого еще слишком рано. Хикару все-таки еще такой идиот».

Все, что я пытался использовать, чтобы защититься от этого вторжения, было сломано, раздавлено, растоптано. И я чувствовал, что у меня не другого выхода, кроме как отталкивать его все дальше и дальше.

Но, не смотря ни на что, были моменты надежды, когда маленький огонек вновь разгорался, хоть и неярко. В Хэллоуин того года, Хикару и я здорово посмеялись потом над тем, как он переволновался из-за того, что мы были разделены, и тем, что он думал так много, что едва заметил практически сидящую на нем Харухи, и ее грудь, какой бы маленькой она ни была, которая тыкалась ему в лицо. Освободившись, он, как бешеный, бросился искать меня.

«Ну, если в такой ситуации ты все еще бежишь искать меня, думаю, все еще в порядке».

Но как долго все останется так? Сломанным, раздавленным, растоптанным. Толкай, толкай, толкай. Дальше и дальше.

«Но, когда Хикару захочет идти дальше один… когда это случится… что буду делать я?».

Моя маленькая карета разбилась, возродилась, и была разбита вновь.

Во-первых, Тамаки доказал, что это не было его планом. Он не делал нас семьей, чтобы сохранить наши отношения. На деле, Тамаки вообще понятие не имел, что он делал.

Потом я понял, что это не имело значения.

Я понял это на 43-м ежегдном фестивале Оурана. Сам по себе, фестиваль не представлял из себя ничего особенного, в отличие от того, что там произошло. Я не уверен в том, что Хикару знал о моих фантазиях, но мне кажется, что в тот день он улыбнулся мне так, как мы обычно улыбались друг другу, когда что-то замышляли.

В тот день, он приехал на карете. Я посмотрел на Тамаки. Он ехал в ней вместе с Хани. Мори помогал Хикару на козлах. Кёйя и Харухи шатались где-то сами по себе. Но, каким-то образом мы все оказались в карете, вместе, совсем как в моих мечтах.

События нескольких следующих дней уже совсем другая история, и я не собираюсь сейчас вдаваться в детали. Но, суть в том, что мы почти потеряли Тамаки, и поэтому, все снова обратилось в тыкву. На самом деле, это довольно забавно, потому что именно тыквы были причиной того, что Хикару отделался всего лишь сломанной рукой, когда он вылетел из кареты, пытаясь спасти нашего Милорда-тян.

Я не знал, что и думать. Кареты, замки и ворота. Манекены, статуи и ростки. Все они были слишком хрупкими. Все они.

Такими же хрупкими, как и отношения между людьми.

[Рил, веснушки, мурчание и другие нежные вещи]

кусок 4

«Что я буду делать?», спросил я снова.

Должен признать, до этого момента я ходил вокруг да около. Думаю, дело в моей любви к драмам, развившейся за все эти годы жизни рядом с Хикару. Сейчас, этот вопрос звучит скорее как: «Что я сделал?».

Или, возможно, «Что сделал Хикару?».

Вот что это было.

«Харухи», услышал я голос моего брата позже в этот же школьный год, после окончания очередного собрания Клуба Свиданий. В тот день темой нашего косплея был древний Рим, и мы только что переоделись в нашу обычную школьную форму. «Ты свободна сегодня вечером?».

Я соскользнул на пол по колонне, за которой прятался, чувствуя, как пылают мои щеки.

«Я… я думаю, да. Вообще-то, у меня есть домашняя работа, но она не сложная, так что…».

Я совершенно ясно мог представить, как просиял в этот миг Хикару. У меня было чувство, что я падаю все ниже и ниже.

Я увидел Тамаки, выглядывающего из-за дальней колонны, его щеки пылали так же, как мои, а в уголках его глаз собирались слезы. Я тоже бросил быстрый взгляд на парочку, и был крайне удивлен тем, что воображение подвело меня. Хикару неловко потирал шею, ковыряя пол мыском ботинка. Харухи выжидательно смотрела на него, так же, как и мы, зная, что он скажет дальше.

Я почувствовал чье-то близкое присутствие, и, обернувшись, увидел, что Тамаки перебежал за мою колонну, чтобы лучше видеть.

Когда Хикару ничего не сказал, Харухи решила поторопить его. «Все нормально. Ты ведь пытаешься пригласить меня на свидание, да?».

На этот раз она была решительна.

Мы с Тамаки хором застонали.

«Ну, вроде того», сказал Хикару.

Я снова выглянул из-за колонны. Вроде того? Что бы это должно означать?

«Вроде того?», озвучила Харухи мой вопрос.

«Ну, умм…».

К этому моменту я готов был его придушить. Он что, не может просто сказать это?

«Я хотел попросить тебе пойти на свидание…»

Тишина затянулась слишком уж надолго.

«…с Тамаки-семпаем», наконец закончил Хикару.

«Что?», спросила Харухи, вновь озвучивая мои мысли.

«Слушай, ты действительно нравишься Тамаки, просто он слишком глуп, чтобы дойти до этого самостоятельно».

Тут он был прав. Я обернулся. Тамаки стоял как громом пораженный, и с таким видом, словно кто-то только что попал стрелой ему в задницу.

«Это благодаря Милорду мы встретились с тобой. Он помог нам с Каору, когда все остальные боялись даже заговорить с нами, пусть даже только потому, что он был слишком упрям, чтобы сдаться».

Харухи захихикала. Тамаки почти начал светиться, несмотря на тот факт, что его и оскорбили тоже.

«Послушай, мы почти его потеряли, и ему пришлось многое пережить, и он заслуживает шанса на счастье», продолжил Хикару: «и я был бы рад, если бы ты была человеком, который подарит ему это счастье».

Кёйя вышел из-за другой колонны, поспешно делая заметки в своем блокноте.

«А что насчет тебя?», спросила Харухи моего близнеца.

Хани появился словно из ниоткуда и спрятался за соседней с нашей колонной. Мори не отставал.

«Я выхожу из игры. Харухи, ты мне нравишься. Можно даже сказать, что я начал любить тебя. Но, если я начну встречаться с тобой, это будет означать, что я должен прекратить что-то, что я, наверное, никогда не смогу прекратить».

«Вы с Каору…».

Хикару засмеялся, и в тот миг, этот смех был самым прекрасным в мире звуком. «Я не знаю, кто мы с ним друг другу, но пусть лучше я буду ему просто братом, чем брошу его, чтобы быть с кем-то другим».

Улыбка, расползшаяся по моему лицу, внезапно стала испуганной гримасой, когда заговорила Харухи. «Знаете, вообще-то, вас видно», сказала она, глядя в сторону наших колонн.

Я поднялся и вышел из-за своей, вопросительно глядя на брата. Он улыбнулся мне эхом той улыбки, которой я улыбался только что, и просто сказал: «Я не такой глупый, каким ты меня считаешь», подмигивая кому-то за моей спиной. Я обернулся, чтобы увидеть Кёйю, который стоял там со своим блокнотом.

Уронив челюсть, я судорожно переводил взгляд с одного на другого.

Кёйя слегка ухмыльнулся.

Следующим вышел Мори, с Хани на плечах. «Хару-тян! Так вы с Тамаки пойдете на свидание?».

Мы дружно повернулись к источнику придушенного писка. Тамаки остался единственным, стоящим за колонной. Глаза его были расширены, щеки ярко розовели.

Я помню, как Харухи улыбнулась. «Так что, Семпай, вы пойдете?», спросила она, подходя к нему и опускаясь на одно колено, как рыцарь перед прекрасной дамой, беря его руку в свои. Тамаки покраснел еще сильнее, если это вообще было возможно, заливаясь краской до ушей, уже ярко-красной вместо розовой.

Хикару ткнул меня локтем в бок. Я повернулся, чтобы посмотреть на него, и он кивнул на угол. Мы вместе вышли из счастливой толпы, Кёйя секунду провожал нас взглядом, и снова повернулся к остальным.

«Думаю, это был один из самых благородных твоих поступков», сказал я, кладя руку ему на плечо. Когда его руки обняли меня за талию, я попытался сдержать дрожь, пробежавшую по моей спине.

Губы Хикару почти прикасались к моему уху, и я, наверное, стал похож на Тамаки.

«Прости», прошептал он.

Я уткнулся лбом в его плечо. Мы стояли так очень долго, мои руки обхватывали его спину, пальцы обводили его плечи. «Я думал, что потерял тебя».

«А теперь ты меня нашел».

«Ага».

Больше нам не нужны были слова. Все, что было нужно – моя рука на его спине, мои пальцы в его волосах, и легкое прикосновение его губ к моему уху.

Только эти три вещи, и мы снова знали друг друга, может быть, даже лучше, чем раньше.

В тот день я не только стал еще ближе со своим братом – весь наш опыт с Харухи дал неожиданный результат.

Она заставила нас понять то, что мы пытались понять всю нашу жизнь. Когда мы хотели, чтобы нас различали, это не значило, что мы хотели стать в глазах мира разными людьми, как я боялся. Годами мы теряли себя. До Харухи, даже нечто, столь малое, как поцелуй было отравлено чувством вины. Это было нарциссизмом. Ничем большим, чем поцелуй с зеркалом. И когда, наконец, Харухи увидела нечто большее, чем отражения, поцелуй стал просто поцелуем: поцелуем двух людей. Да, мы братья, но это проблема мира, не наша.

В конце концов, это запрещено, а разве не это нам всегда так нравилось?

И тогда, даже если весь мир был против нас, и если нарушение запретов больше не влекло как раньше, мы поняли, что у нас есть друзья, которые поддержат нас, не смотря ни на что.

Однажды, мы снова вернулись в наш сад манекенов, год спустя, в наш последний день в Академии Оуран. Хикару и я посадили в нашем старом саду по семечку, вышли, и заперли за собой ворота. Если вы придёте туда сегодня, вы не найдёте там ничего, кроме увитых плющом заржавевших ворот.

Все, кроме Харухи, нас и Рэнге, уже выпустились, чтобы организовать отделение Клуба Свиданий в местном университете, и теперь мы тоже были готовы нести факел Клуба Свиданий Академии Оуран к следующему году.

У нас все было впереди. Все и сейчас так. Хани выпустился первым в своем классе, вместе с Мори. Мори учит историю, но он собирается когда-нибудь открыть свое додзе, а Хани изучает кулинарию, и собирается создать «самый вкусный в мире тортик». Также он занимается математикой, и сделал несколько довольно интересных открытий, таких, что никто из нас и не думал от него ожидать.

Кёйя и Тамаки выпустились следующими, и Кёйя всерьез занялся бизнесом. Этому никто особо и не удивился. Когда мы услышали, что на следующий год он собирается перейти на факультет искусств, мы не смогли удержаться от смеха. Тамаки поступил на педагогический факультет, и собирается стать воспитателем в детском саду.

Когда пришла наша очередь, Харухи поступила в юридический колледж при нашем университете, а мы с Хикару решили учиться на дизайнеров. Мы надеемся однажды пойти по Матушкиным стопам.

Мы все скинулись, чтобы Харухи жила с нами. Конкретная сумма? Ровно восемь миллионов йен. Также мы заплатили ее отцу, чтобы он мог переехать в лучшую квартиру. Хорошо, что мы уговорили ее жить с нами, потому что все решили жить самостоятельно, и переехали в студенческую общагу.

Стирка и уборка стали интересным опытом. Думаю, мы все стали уважать простолюдинский образ жизни.

Особенно Тамаки. На прошлой неделе он сделал Харухи предложение, и не думаю, что я когда-либо видел ее более смущенной.

В нашем Клубе Свиданий появилось женское отделение, которое основала Рэнге, и которая до сих пор им заправляет. Однажды мы столкнулись с Бенибара-сама из клуба Дзука. Она была очень зла, ибо вся ее группа поступила в престижный женский колледж, а она осталась здесь, с типами вроде нас. Особенно ее злило то, что эти типы – именно мы, так что она вступила в женское отделение чисто назло нам, и теперь пытается отбить у Тамаки столько клиенток, сколько сможет.

Харухи осталась с нами в мужском отделении, к отчаянию Тамаки. В конце концов, из-за нее он и подбил Рэнге основать женское отделение…

Но я слишком затянул свой рассказ, и думаю, все важное я уже сказал.

Спасибо, что выслушали.

О, и, Хикару, если ты читаешь этот дневник, я хочу, чтобы ты знал, что ты мой, и я – твой.

Навеки, только твой.
С любовью,
Каору.

[Рил, веснушки, мурчание и другие нежные вещи]

кусок 5

Ответ Хикару.

Дорогой Каору,

Что ж, я прочитал твой дневник. Честно говоря, пока читал, даже я начал думать, что все кончится плохо, и вот я пишу это. Хотя, это нормально. Ты всегда считал, что стакан наполовину пуст.

И раз я старший брат, а старшие братья должны превосходить своих младших братьев, (даже если я старше только на 32 минуты), я попытаюсь побить твою запись в дневнике. Ха-ха. Моя запись будет длиннее, и лучше, и я буду смущать тебя по-страшному, потому что я люблю, когда ты краснеешь.

Ладно, может быть, не лучше. Ты пишешь лучше меня. Вот. Я признал это. Счастлив?

Клянусь, ты сейчас надо мной смеешься, верно ведь? Я просто-таки вижу это. Если ты читаешь это, и меня нет рядом, остановись. Я хочу быть рядом, и видеть твою реакцию. Только не смей опять исправлять мои грамматические ошибки, как ты сделал последний раз, когда я что-то писал для тебя.

Но все же, с чего бы мне начать?

Хмм, раз ты начал с нашего детства, я тоже начну с него, хотя я буду пытаться показать все счастливые стороны, раз уж наше детство не было сплошной трагедией, как ты его показал. (Даже не знаю, зачем я все это говорю, раз теперь ты это уже знаешь. Ностальгия, полагаю. Думаю, в твоем дневнике больше смысла, ведь ты обращаешься ко всем).

Помнишь, как Ма все время заставляла нас носить платья, и обязательно разных цветов, чтобы она могла притворяться, что может нас различать, а мы все равно убегали и менялись нарядами, чтобы она растерялась? Я все еще не могу понять, почему это были именно платья. Пхе, богемная тусовка. Я никогда не пойму этих людей, а ведь я уже один из них.

И они с Отцом еще считали нас странными.

Помнишь, как Ма всегда говорила гостям на ее вечеринках, что мы такие «прелестные маленькие ангелочки», а потом ей приходилось извиняться перед ними, потому что мы начинали кидаться едой или разыгрывать гостей?

Знаешь, что я помню лучше всего? Как мы однажды спросили у мамы, глядя не нее глазами, полными слез, хотела бы она иметь дочерей вместо нас, и не плохие ли мы дети, раз мы мальчики и близнецы. И потом, я помню, как мы рассмеялись, когда она растерялась, и вытерли глаза, потому что слезы не были настоящими, и мы знали, что как бы все ни было неправильно, мама все равно будет нас любить.

Кое-что в твоем дневнике меня смутило. Это я всегда плакался тебе по ночам, говоря, что мама с отцом нас не любят, и ты всегда доказывал, что я не прав, напоминая мне обо всех тех вещах, которые они делали каждый день, чтобы показать нам, что они нас любят, и которые они делают до сих пор. Вот почему больно было узнать, что ты… вроде как, лгал мне?

Нет, думаю, не совсем лгал. Но довольно тяжело признавать, что ты сомневался в их любви так же, как я. Просто, ты лучше скрывал свои сомнения, я полагаю. И посмотри: я совершенно уверен в их любви, даже если только из-за тех слов, что ты говорил мне, когда мы были детьми. Забавно, да?

Ты напомнил мне об одной интересной штуке, обо всей этой истории с манекенами. Я почти забыл о ней. Забавно. Это просто глупость, которую я однажды ляпнул, когда был очень зол. Интересно, что на самом деле, это идею развил ты. И заставил ее «расцвести», к слову сказать, превратив мою маленькую метафору в сад.

Видишь, Каору? Я могу быть поэтичным!

Я запомнил наше детство как счастливую пору, а не грустную. В конце концов, за исключением Мамы с Папой, нам не приходилось особо иметь дело с другими людьми, в особенности, с детьми. Чем старше мы становились, тем больше нам приходилось взаимодействовать с другими людьми, и тем сложнее все становилось. Помнишь наш первый день в школе? Это было сумасшествие. Ужасающе.

Но до этого… до того, как другие дети вошли в нашу жизнь – ну, или попытались это сделать – мы были счастливы. Мы были просто собой, не было общества, которое говорило бы нам, что мы не должны быть такими, какие мы есть. Ну ладно, так было только, ну, первые четыре года нашей жизни, и я почти ничего не помню об этом, но мне кажется, мы были вполне счастливы. Я заметил, что все эти ужасы, которые ты описываешь, начались с тех пор, как мы пошли в школу.

Кстати, мы были такими милыми детишками. Я видел фотографию с нашего третьего дня рождения, мы были просто очаровательными маленькими монстрами. На фото мы все заляпаны тортом и смеемся. На вид торт шоколадный, с кучей глазури. Знаешь, после того, как я прочел твой дневник, я нашел один из наших старых семейных альбомов. В том, который я нашел на чердаке, были все фотографии, с того момента как Ма держит нас на руках в родильном отделении одного из госпиталей Отори, до момента, когда мы закончили детский сад. Я и не знал, что Ма хранит подобное.

Или, может, это была не она, и она просто заставила горничных собрать эти фото вместе. Может, это была наша сбежавшая Сестренка.

О, Каору, ты должен увидеть лицо Папы на этой фотке. Это фотография того момента, как он впервые нас увидел. Он выглядит таким удивленным. Как будто он не знал, что Ма ждет близнецов, или что-то вроде того. А на следующей, он держит тебя…

Или это я?

Ух ты, даже я не могу нас здесь различить. Довольно печально, а?

Нет, думаю это все-таки ты. Ты плачешь. Я просто дергаю Ма за волосы на заднем плане.

В любом случае, Папа выглядит совсем растерянным, потому что ты вопишь во всю глотку, и думаю, он понятия не имел, что с тобой делать.

О, ну, в этом как раз ничего удивительного нет.

Поверить не могу, что я с таким трудом различаю нас на этих фотографиях.

Нет, подожди. На этой фотке я ясно это вижу. (Придется снова достать альбом, пока ты будешь читать, чтобы ты мог на это взглянуть). Папа точно держит тебя. Я рад, что угадал правильно. Ты делаешь кавайные глазки. Ну, помнишь, про этот взгляд я тебе говорил, что у тебя глаза делаются такие большие и девчачьи. Круто, не знал, что ты всегда так делал. Всегда считал, что ты начал так делать, начал изображать уке.

Это так мило. Я на заднем плане, тянусь к тебе. Думаю, мы были просто обречены стать такими с самого начала. Не могли ни секунды прожить друг без друга. А на следующей странице, ты больше не плачешь, потому что Ма держит на руках нас обоих, и мы держимся друг за друга своими крошечными ручками. Да уж, мы были довольно активными для младенцев.

И даже Тамаки придется сдаться, и признать, что это мило, пусть даже у нас только шесть волосинок на двоих. Слушай, я так рад, что мы больше не лысые…

Кстати о Тамаки, ты видел его лицо вчера вечером, когда Харухи помогала ему делать тот… ну, не поверишь, шоколадный торт? Алее токийского заката. А ведь они уже вместе, дай подумать… Уже два года? Хотя точно утверждать не берусь. Не после всего того, что сделал Кейя. Знаешь, не думал, что когда-нибудь расскажу тебе это. Ну, сейчас, наверное, лучшее время для этого.

Ну, Кейя, будучи таким самодовольным, всезнающим ублюдком, рассказал мне о вашей маленькой беседе после моего свидания с Харухи. Так значит, я - идиот, да? Хотя, ты так больше не думаешь, верно?

Хотя, конечно, Кейя не только рассказал мне, что именно ты сказал, но и объяснил много чего еще, так что я не взбесился. На самом деле, как раз наоборот.

Знаешь, до того дня и я понятия не имел, насколько Кейя наблюдательный. Он рассказал мне все. Рассказал, что ты ревнуешь меня к Харухи. Рассказал, что тебе страшно.

Рассказал мне, что, не смотря на все это, ты хочешь мне только лучшего, и собираешься меня отпустить. Рассказал о нашем разделении.

Знаешь, когда я пытаюсь представить, что было бы, если бы мы с Харухи действительно были вместе, мне всегда приходит на ум довольно забавная картинка. И, не думаю, что Харухи смогла бы жить в условиях двоемужества, как считаешь? Ну, знаешь, кажется, все девчонки на этом свернуты – на том, чтобы быть любимыми двумя близнецами. Так, для большинства других девчонок, это вроде и не двоемужество, раз мы двое для них все равно, что один человек.

Здесь крылась проблема, потому что Харухи слишком уж отличалась в этом плане от других девчонок. Конечно, это меня в ней и привлекало, но это значило, что она никак не вписывается в мои представления об идеальной жизни. Даже когда я ходил с ней на свидания, мне казалось, что я чувствую, как рушится моя мечта. Что-то говорило мне, из того темного уголка моего мозга, где растут грибы, говорило твоим голосом, что моей мечте никогда не сбыться.

Ну, теперь изменилась сама эта мечта, да?

Думается мне, для этого понадобился хороший такой ментальный пинок. Вроде Кейи, говорящего, что твой брат-близнец назвал тебя идиотом, потому что сомневается, что ты когда-нибудь сможешь заботиться о ком-нибудь так же, как он.

Каждый раз, когда я думаю об этом, у меня что-то сжимается в животе. Так больно, потому что я мог оставить тебя позади, если бы не предостережение Серого Кардинала.

Только на шаг, но и этого слишком много, а? Мы всегда должны были идти бок-о-бок. Так всегда было, и так всегда будет, и будь я проклят, если позволю чьим-либо ожиданиям встать на пути моем и моей второй половины.

Ты упоминал о нашем первом поцелуе. О, знаешь, я чувствую какую-то странную щекотку в основаниях челюстей, когда думаю об этом. Я помню, что мне было страшно. Помню, что почувствовал этих бабочек в животе, о которых все говорят, и помню, как твои губы обожгли мои.

Твой поцелуй был именно таким, каким я себе его представлял, ну, до того момента, когда ты чуть не откусил мне язык. И, да, я только что это сказал. Я представлял себе это очень долгое время.

Это было захватывающе, и совсем немного – грязно, и это была лучшая и худшая пара минут в моей жизни.

Сейчас, когда я думаю о тебе, у меня горят губы.

[Рил, веснушки, мурчание и другие нежные вещи]

кусок 6, последний

И, вслед за губами, после всего того, что мы сделали, начинает гореть все тело.

Каору, каждый раз, когда я смотрел на тебя в Клубе Свиданий, и видел в твоих глазах искру, которую Кейя каким-то образом ухитрился поймать в том твоем портрете, который он написал после того, как я расстался с Харухи (проклятый проницательный Серый Кардинал), мне хотелось иметь такую же. Все, до последней мелочи, что я делал, было проверкой. Я хотел увидеть границы своих возможностей, и раздвинуть их.

Когда я проводил пальцем по твоей шее, я видел, как это заставляет тебя дрожать.

Когда я держал твою руку, я чувствовал, что она все еще сжимает мою.

Когда я подбирался к тебе еще чуточку ближе, чем днем раньше, я видел легкий румянец, играющий на твоих щеках.

Когда твои губы произносили моё имя, ты замечал, как мои глаза на миг закрываются, впуская темноту, чтобы я мог дать волю воображению?

Каждый раз, ты продолжал спрашивать: «То, что мы делаем - неправильно?», и мой ответ всегда был одинаков:

«В чьих глазах?».

Часто, ты пожимал плечами, и нервно бубнил что-то вроде. «Ну, я, правда, не знаю. Просто неправильно, в общем».

Думаю, пора расставить все по своим местам, прежде чем все это выльется в нашу первую настоящую ссору.

Послушай, Каору, отделение плохого от хорошего всегда было твоим коньком, не моим, так же, как и вся эта писанина. Они не ясные и фиксированные, как математика и физика. Они основаны на интерпретации.

О, вот подходящее сравнение – это похоже на рисование. Два человека смотрят на одну картину. Один скажет, что это великолепное произведение искусства. А другой – что это просто мазня.

Ну, может быть, мир смотрит на нас, и видит мазню. Я вижу нас, и вижу произведение искусства. Они говорят, что мы не правы. Они говорят, то, что мы делаем, называется инцестом, и гомосексуальностью, и что это неестественно, и грязно, и что это идет против воли того или иного бога.

Я говорю, что это самое правильное из всего, что я когда-либо испытывал.

У тебя не должно быть причин придерживаться другого мнения.

Может, Отец был прав. Может, нельзя было позволять нам так привязываться друг к другу, и может, все тогда было бы по-другому. Но то, как мы выросли – вместе – уже не изменить, не сейчас. Уже слишком поздно. Мы уже так близки, что наша связь сильнее дружбы, сильнее семейных уз, и сильнее их глупой любви.

Мы один человек, но нас двое. Мы одинаковые, но мы разные. И я не могу объяснить это по-другому, потому что, когда мы вместе, мне кажется, что я это ты, а ты это я, и может быть, мы проигрывали в нашу собственную игру все это время.

Связь с другими людьми делает тебя тем, кто ты есть. Наша связь завершенная. Идеальная. Может, женитьба на какой-нибудь девчонке ослабит ее, но она уже никогда не исчезнет. Она есть, и я никогда не смогу отказаться от нее.

Потому что, тогда привязанный наполовину к тебе, наполовину – к какой-то женщине, я просто разорвусь пополам.

Из одной личности с двумя телами, я стану всего лишь половиной личности.

И ты тоже.

То, что они считаю правильным, не имеет к нам никакого отношения.

И в то же время, мы все еще люди. Ничто человеческое нам не чуждо, и мы разбили наше «больше чем», на дружбу, на братскую любовь, на любовь; и последний кусочек оставили для того, что никто, кроме нас не сможет понять.

Если это не произведение искусства, то я не знаю, как еще это назвать.

Каору, пожалуйста, скажи, что ты чувствуешь тоже самое, потому что ты нужен мне.

Всегда будешь нужен.

И, хотя любви недостаточно, другого слова, чтобы выразить то, что я чувствую, нет.

Так что, Каору, я люблю тебя.

-Хикару.

[[Птичка-кун]]

Спасибо большое! Аж слюнька потекла!=)